Расправил я крылья».
Стихи «Менің Қазақстаным» им написаны в 25 октября 1956 года, когда страна еще не успела выйти из времен культа личности, а уже зарождалась «ярость новой ереси, яркость правоты». Какое это было время для творческих людей можно судить из слов Суркова А.А., сказанного им в 1958 году на встрече с казахскими писателями и поэтами: «Я числюсь в журнале «Дружба народов», как раньше были в газете «Правда» редакторы для отсидки - это был редактор специальный, которого садили в тюрьму. В тюрьму меня не посадят, а за плохую линию я сижу на этом месте». От линий партий нельзя было уклонятся, чуть что, ждала тюрьма. Цена слова равнялось жизни, измерялось тюремными годами. Всему цену определял державный старец. Свобода слово. Сметь свое суждение иметь. Современное слово «СМИ» так и хочется перевести как Смелость, Мудрость, Искренность, без кавычек. Свобода. Мысль. Истина. Также звучит прекрасно. Справедливо когда все это доходит до народа. Это уже право и ответственность журналиста, защитника публичных прав народа.
Жумекен призывал видеть цену плохого и хорошего не в слове, слетевшем с уст, а в мысли не облеченной в слово. Поэта вдохновлял дух и труд народа. От его пристального внимания не прошел миг труда и торжества духа народа-труженика. В его стихах «На заре», опубликованных 17 ноября 1956 году, среди степного пейзажа, видны целинные комбайны, наполняющиеся ежечасно грузом веков. Поэт, в одной лишь строке, сумел историю родной земли вместить в зернышко пшеницы. Маленькую картину с хлебного поля перо художника превратило в огромное полотно правды жизни, уходящего своими корнями в глубь веков. Люди поднимали целину, цена хлеба подняла человека с колен. Из доклада Мустафина Г. в 1954 году на VII пленуме правления Союза писателей Казахстана о задачах писателей республики в дни освоения целины: «Великий подвиг народа мы должны отобразить ярко, волнующее и широко. Но, первый вдумчивый, полезный, творческий отклик необходим для каждого писателя. Самое главное - глубже изучить людей, показать их внутренний мир во всем его богатстве, романтику труда».
Вот какую оценку даёт на творческий отклик писателей С.Муканов 28.08.1954 года: «За исключением немногих стихотворений, песен, очерков, не написано ни одного серьезного художественного произведения на эту важную тему. А в написанных произведениях малых жанров нет развернутого показа подлинного отклика проводимой в этой области работ. Имеются лишь поверхностные зарисовки».
А, какую установку даёт от имени партии первый секретарь Казахстанского КП Пономаренко «…здесь некоторые товарищи мечтают о командировках, должен сказать, что мы создадим такое положение, что многие скоро будут мечтать, чтобы вернуться из командировки. Иначе нельзя. …Мы, найдем способ, чтобы писатели и эту задачу осуществили и выполняли задачи по освоению целинных земель».
Вот так требовали от людей творчества творить по приказу. Забыв, что душе не прикажешь. Нужна была любовь. Та любовь, что нашло отражение в стихах «Менің Қазақстаным».
Уже в этих одних из первых стихах поэта чувствовалась рука мастера, сумевшего слить воедино слово, мысль, музыку, природу. Он мыслил стихом, таково единодушное мнение его современников-поэтов. В далеком 1963 году при обсуждении его сборника стихов «Своими глазами» отмечали, что Жумекен замкнут, глубокой думой объят и слишком рано стареет. Поэт не мог иначе жить. Он был из того поколения детей-сирот войны, когда в 10-11 лет они становились старыми детьми. Так писал сам Жумекен. Пожилым ребенком. Ожесточаясь сердцем, отвергая любое соучастие как жалость слабым. Они били своих сверстников, сыновей председателей колхозов, бригадиров, за наличие у них отцов. За ситцевые сорочки, удалые брички. Видя грех даже в белом цвете хлеба. Что мы не имеем эта одна боль, вопрос, почему они владеют тысяча раз больнее. Били их беспощадно, хотя те делились куском хлеба. По-сути бились не с ними, а с несправедливостью войны. Стихи Жумекена «Сезім иірлері» по спирали разноцветных чувств от ожесточения ведет к признанию сочуствия спутницей любви. Они становились старцами не по велению природы, а по логике людской жестокости, навязанной войной. Их язык не щадил никого, ни тех кто их из сочувствия пытался понять, не тех кто нуждался в сочувствии самих сирот. За его внешней замкнутостью стояла память о войне. Голос, который из «Гойя» А.Вознесенского в его переводе превратился в крик, в набат души городов, опаленных пожаром и голодом, горем войны, сливающихся в единый хор с плачем казахской степи, где сжигались сердца и души от похоронок. Сообщения о гибели солдата. Маленькие кочующие почтовые крематории войны. Они находили в любой глуши, чтобы сжечь надежду навсегда. Чтобы не оставить ожиданию ни сантиметра земли к отступлению в сердце человека. Сжечь. Оголить. Оставить отчаянье. В этих стихах нет природы. Здесь – голое горе войны- «Тыр жалаңаш қасіреті соғыстың». Эти слова столь точно передают всю ярость, и боль оголенных нервов души в